У Малко вдруг возникло странное ощущение, будто он невидимка. Он не чувствовал враждебности по отношению к себе, это было скорее полное безразличие. Им не следовало приходить. Менее впечатлительный Джим фыркнул, не испытывая ни малейшего смущения, и углубился в созерцание ножек своей соседки.
«Вьенг-Ратри» стоял рядом с узкой насыпной дорогой напротив свайного бидонвиля, к востоку от проспекта Лан-Ксанг. Поблизости возвышалась ухоженная вьетнамская пагода. Банановая роща, окружавшая «Вьенг-Ратри», придавала ему некоторую таинственность. Это было двухэтажное здание с облупившимися стенами и зелеными ставнями. Старый кондиционер гнал теплый воздух в зал, где три парочки целомудренно танцевали медленный фокстрот. К ним с явной ленцой подошел официант, и Джим Даф, не спрашивая Малко, заказал два скотча.
– Публика здесь собирается церемонная, – заметил он и обвел снисходительным взглядом зал. – Почти все они лаосцы со своими подружками, если не считать нескольких китайцев. Иностранцы бывают редко. Но это единственный кабачок, который открыт после комендантского часа и где путаны не пристают к посетителям...
Малко посмотрел на шеренгу девочек, стоящих у стойки.
– Действительно, они на нас не бросаются. Американец сделал красноречивый жест.
– О, если вы им понравитесь, вы можете выбрать любую. Но они предпочитают все же китайцев, которые их содержат. Или лаосцев... Посмотрите на того толстяка в конце зала, с девицей в красном. Это полковник, получающий сто тысяч кипов в месяц. И все же он здесь каждый вечер. И как-то выкручивается. Но они очень любят, чтобы все оставалось между ними.
Джим Даф опорожнил свой стакан и поставил его на стол.
– Вы знаете, Синтия сводит меня с ума, – сказал он. – Она уже выставила меня на тысячу долларов.
– И зачем же вы ей поддаетесь?
Джим издал какой-то нечленораздельный звук и склонился к Малко через стол.
– Потому что я испытываю дикое желание поцеловать ее. В «Эр-Америке» нет ни одного пилота, который не пытался бы за ней приударить. Но она и рта не дает им раскрыть. Хотя у нее, похоже, нет хахаля. Никого. Один Конфуций. Однажды вечером я предложил ей пятьсот долларов за одну ночь. И положил деньги на стоику. Она взяла их и разорвала в клочья. Я чуть не спятил. Тогда-то она и сказала, что готова дать мне шанс. Партию в покер. Правда, предупредила, что умеет плутовать и что мне никогда не выиграть.
– А она действительно плутует?
Джим пожал плечами.
– А черт ее знает! Я слежу за ее руками. И ни разу ничего не заметил. Но ей феноменально везет. Но ведь это не может длиться без конца. Вспомните сегодняшний вечер. Вы могли бы целовать ее сейчас. Фортуна повернулась к ней боком. Завтра, если немножко повезет, придет моя очередь.
– Желаю вам успеха, – сказал Малко.
Американец задумчиво вертел в руках свой стакан. Неожиданно он спросил:
– Что вы делаете во Вьентьяне? Я вас здесь никогда не видел...
– Я прибыл сюда совсем недавно.
– Каким бизнесом вы занимаетесь?
Малко сделал неопределенный жест.
– Так, кое-какие дела.
Глаза Джима блеснули.
– И какие же это дела?
Малко повернул голову и бросил коротко и ясно:
– Я ищу кого-нибудь, кто согласился бы получить кучу денег ценой некоторого риска.
С минуту они помолчали под звуки старого танго. Затем Джим нагнулся к Малко.
– Если в мне сказал это кто-то другой, я бы тут же оборвал разговор. Но когда имеешь дело с парнем, способным отказаться переспать с Синтией, это особая статья. Так о чем речь?
– Нужно слетать в Бирму за небольшой партией рубинов, – сказал Малко, – и доставить их сюда. Получение на заброшенном участке в джунглях. Нужен самолет и опытный пилот.
– У меня есть самолет. Мне ничего не стоит долететь до верховьев Меконга вверх колесами, – сказал Джим. – К тому же я не прочь поработать с вами...
– Сколько вы зарабатываете в «Эр-Америке»?
– Две тысячи четыреста долларов в месяц за восемьдесят летных часов, а также премии, если приходится летать в места с нездоровым климатом. Контракт на один год с правом продления. Но здесь такая тоска, единственная радость – промотать заработанное. Большинство наших пилотов вырабатывают норму за пятнадцать дней и исчезают из страны. На родине у меня никого, поэтому я остаюсь здесь.
– Вам хватает этих двух тысяч четырехсот долларов, чтобы играть в покер с Синтией?
Даф уклончиво отмахнулся.
– У меня есть и другие источники дохода.
Подозвав официанта, он заказал еще по порции виски. Глаза его заблестели, как у настоящего пьяницы. Когда скотч был принесен, он разом проглотил его и рыгнул.
– Ваши другие источники не связаны с опиумом? – спросил Малко.
Джим улыбнулся, ничего не ответив.
В эту минуту у входа послышался шум, и несколько официантов завертелись вокруг сказочно безобразного толстенького азиата с бритым черепом в форме сахарной головы, с ушами, напоминающими уши старого слона, и плоским носом боксера. Это чудовище сопровождала молодая курносая евроазиатка, растрепанная и грязная.
Когда она проходила мимо Малко, застывшего от неожиданности, он обратил внимание на ее длинные темно-красные ногти, пышную грудь, полуприкрытую сари, которое целомудренно закрывало ее ноги до самых лодыжек.
Гость двигался мелкими шажками, опустив глаза.
– Это Ло-Шин, самый богатый человек Вьентьяна, – шепнул Джим Даф.
– Вы его знаете?
Джим покачал головой.
– Лично мы не знакомы. Он никогда не вступает в контакт с иностранцами. И сюда приходит очень редко. Но недавно он связался с этой девицей и, видимо, не прочь доставить ей удовольствие...